6. Стезя Яви
Время. Нет материи более безжалостной, чем время. Некоторые говорят, что оно лечит. Но это не всегда правда. Для некоторых оно лишь маскирует рубцы и ненадолго растворяет боль в каждодневной человеческой суете. Но стоит лишь раз – всего лишь один раз – напомнить, коснуться старой раны, и боль возвращается. С новой силой впивается она в душу в алчном желании поглотить все до последней капли – и нередко добивается своей цели. Когда это происходит, от человека не остается ничего – только пепел в хрупком сосуде. И тогда становится более чем достаточно всего лишь одного простого прикосновения…
Тихея постаралась вычеркнуть из памяти все, что происходило с ней в Америке в те десять дней, что ей удалось продержаться… нет, что ей позволили пробыть на съемочной площадке. Почему-то было слишком больно. Какое-то время, примерно до весны, она часто писала Ричарду, рассказывала о своей жизни в России, но ответы получала короткие, односложные, пустые. Сначала она списывала это на его загруженность на съемках, но потом… потом стала очевидна глупость подобных отговорок. Когда к апрелю Тихея перестала писать, от Ричарда в ответ на тишину не пришло ни одного сообщения. Тогда-то Буранова и приказала себе забыть обо всем.
Мгновение. Бестолковое. Глупое.
Бесценное…
читать дальшеТихея постаралась отвлечь себя на совсем другие вещи: работу, кошку, общину. Радмила Дмитриевна, наконец, нашла себе мужчину, и в начале лета объявила сразу о двух событиях: во-первых, она ждет ребенка, а во-вторых, на этой основе она делит управление мастерской и лавкой со своим старожилом – Бурановой. При этом тишком и наедине было сообщено, что таким образом она попросту хочет обезопасить слишком дорогое ее сердцу предприятие от возможных «хитростей» со стороны пока еще будущего мужа. Вопросы управления в итоге поглотили Буранову – ни в одном глазу не управленца! - с головой, она с жаром взялась за дело (первым же пунктом повестки дня выгнав Змеюку), умудрилась собрать невесть откуда мастеров древнего промысла, на порядок обогатив ассортимент изделий под заказ и на продажу.
Так прошло лето. Вроде, все вернулось на круги своя. Вроде, все стало так же, как и было – изменилась только сама Тихея. Она не могла больше позволить себе поддаваться штилю. Отныне любое промедление, любая пауза приносили воспоминания – а вместе с ними возвращалась и боль из глубин так глупо обманувшейся души.
Но боль испытать еще пришлось.
Миновало лето, отзвенела золотая осень, снова пришла холодная, угрюмая зима, а вместе с ней неожиданно и неприятно ударило напоминание – именно тогда, когда уже практически забыла, когда американское приключение из события, изменившего жизнь, уже почти превратилось в чужую сказку. Или кошмар.
Однажды вечером, вернувшись домой после работы, Тихея обнаружила на электронной почте неожиданное письмо.
«Привет! Прилетаю с делегацией Хоупса, везу в Моску «Ветра». Надеюсь увидеть тебя на премьере. Целую. Ричард».
Это письмо телеграфного стиля подкосило ее так, как не удалось это сделать эпидемии гриппа в начале октября. Она честно думала, что не пойдет на премьеру. Почитает отзывы, потом через полгода-год просто скачает в интернете копию и «ознакомится». Но – не выдержала. Из-за этих двух безликих строчек...
Хоупс постарался, чтобы все было сделано по высшему разряду: багровая ковровая дорожка вела по асфальту ко входу в кинотеатр, одетые в прекрасные костюмы и дорогущие шубы актеры грациозно скользили по ней внутрь под назойливое жужжание роя репортеров. Тихо прошедшую внутрь по паспорту Буранову, на счастье, никто не заметил и не задался вопросом, что здесь делает эта мышь серая. Премьера шла сразу в нескольких залах, и Тихея специально выбрала тот, где экран поменьше и люди, соответственно, попроще.
Когда на экране появился логотип знакомой компании, сердце как-то непроизвольно сжалось, как перед решающим экзаменом. И все же, уже через десять минут фильма Тихея поняла: ее так называемое «предсказание» сбылось по полной, и фильм оказался… ужасен. Через час зал опустел на половину. К середине второго часа «выжившие» громко плевались и не менее громко критиковали происходящее на экране. А к первой строчке титров в зале, кроме Тихеи, осталось всего четыре человека, из которых один мертвецки спал, а парочке на заднем ряду явно было без разницы происходящее в экране.
Фильм был провален, основной съемочный состав это быстро понял – и торопливо покинул кинотеатр загодя, справедливо опасаясь богатых на реакцию российских зрителей. Тихею это нисколько не удивило. Ни провал, ни позорное бегство съемочной группы. Самое главное она для себя все же успела увидеть: ее имя в титрах не значилось вопреки американской традиции, значит, и позор «Северных ветров» ее обошел стороной. Хоть одна радостная новость за весь день.
Тихея вышла в фойе и машинально прислушалась: зрители расходились крайне недовольные, уже сейчас называя эту картину худшей в жанре.
-Выходит, ты не только жрица, но еще и прорицательница, - усмехнулись из-за спины знакомым голосом. С замершим сердцем Тихея обернулась. У дверей в незадействованный сегодня зал стоял Ричард Стронгхолд собственной персоной. Правда, в каком-то странном виде: в толстовке, бейсболке и совершенно диких огромных солнцезащитных очках. Тихея улыбнулась и, подойдя, щелкнула пальцем по козырьку кепки:
-Зачем этот маскарад? Чтобы фанатки не разорвали?
-Типа того.
-Тогда мимо цели: в нашем климате зимой такой прикид так же незаметен, как пингвин на берегу Красного моря.
-Да, пожалуй, - с сожалением поглядывая на чьи-то расписные валенки, более актуальные в установившиеся в Москве минус-двадцать, чем его «конверсы», усмехнулся Ричард и, лихо заломив кепку на бок, накинул поверх капюшон толстовки и тут же стал похож на молоденького реппера. Пришлось признать, что от тридцатипятилетнего актера мирового уровня такое поведение едва ли можно ожидать, то есть маскировка все же удалась. А Тихея снова видела его улыбку. Но… она теперь казалась какой-то другой. Не такой… Может, из-за очков? Или из-за того, что он сбрил бороду?..
-Ну что, пойдем отпразднуем полный провал?
Несмотря на все упирания Бурановой из серии «Все же я Москву лучше знаю, давай я нормальное место найду», Стронгхолд настоял на сети T.G.I. Fridays. В царящем там бардаке и шуме Тихее было тяжело сосредоточиться на происходящем, поэтому она даже не сразу смогла понять, о чем именно говорит слишком быстро перешедший к делу американец.
-…У меня достаточно связей для того, чтобы реализовать эту мою мечту, - покручивая в бокале какой-то коктейль, говорил Стронгхолд. – И связей, и денег. Мне нужна ты.
-Что? – вскинула голову очнувшаяся от странного полу-забытья Тихея. А Ричард придвинулся к ней, приобнял и зашептал на ухо:
-Мне нужна ты. Я хочу, чтобы ты помогла мне переплюнуть Хоупса. Я хочу, чтобы именно ты писала сценарий к моему… нет, к нашему фильму. И сыграла в нем главную роль.
Тихея отодвинулась и вопросительно заглянула в его глаза. Какой может быть фильм после такого феерического провала? Какое может быть «переплюнуть Хоупса»? В глазах Ричарда ей почудился какой-то нездоровый огонек, очень похожий на одержимость фанатика, и в душу девушки закралось вполне обоснованное сомнение. Но Ричард уже все решил за нее:
-Я уже договорился с хозяйкой твоей мастерской: она согласилась тебя отпустить на пустяковых условиях. Будет высылать тебе заготовки на обработку с курьером. И попросила место на пробный просмотр ленты. Что скажешь?
Тихея растерялась. По-страшному. По-глупому… По идее, его нужно было сейчас как следует отчитать и послать по всем известным и неизвестным хуторам, как законченного психа, но в душе Бурановой всколыхнулись все те чувства, которые она испытывала к этому американцу, начиная с глупой влюбленности в образ потерянного писателя, открывшего для нее окно в мир кино. И она просто не смогла отказаться или сказать что-то из того, что он сейчас заслуживал.
Вечером следующего дня она, передавая Ингвару сумку-переноску с кошкой, сбивчиво пыталась объяснить, что произошло и почему от него снова требуется присмотреть за животным. Вот только Ингвар все эти туманные объяснения даже не стал слушать. Поставив котомку на тумбочку в прихожей, он просто затянул Тихею внутрь и крепко обнял. Без претензий на что-либо. Просто так…
Садясь в самолет, Тихея неожиданно для себя вспомнала не то время, которое она провела с Ричардом, не думала о том, что ждет ее впереди. Она вспоминала сильные руки Ингвара, способные, кажется, закрыть ото всего на свете, и его серьезный, почти даже суровый голос: «Давай договоримся. Как только тебе что-то не понравится, ты мне напишешь. А уж я разберусь». И только сейчас к Тихее пришло робкое понимание того, что это не Ричард с его деньгами и связями, а Ингвар с нордической прямолинейностью и русским упорством способен… Что? На все? Нет. Тихее все и не нужно.
Способен вложить в ее душу частицу столь необходимого ей тепла.
А самолет меж тем безжалостно уносил ее прочь из Москвы – за Пермь, где должны были сниматься основные события фильма Стронгхолда, влюбившегося в Урал, по его словам, с первой же фотографии. С одной стороны, было приятно, что иностранцу так пришелся по душе ее родной край, а с другой стороны – она уже не знала, что еще можно ожидать от этого человека.
В Перми ее встречал не только Ричард, но и целый штат людей, которым было предписано во всем ей помогать: в написании сценария, подборе актеров, дизайне костюмов… И сначала Тихея загорелась этой идеей. Ей было интересно работать над картиной о том, что ей дорого, и в первые два месяца Буранова со всем своим усердием и самоотдачей врубилась в процесс, отдавая фильму всю себя. Сценарий был написан, выверен и утвержден в рекордно короткие сроки. Актеров Тихея выбирала из тех, кто никогда не пробовался на крупные роли, беседовала с каждым, оценивая их возможности и видение картины, и только по истечение нескольких часов собеседований выносила решение. Каждый костюм и декорацию она выверяла лично. Каждый вечер она садилась в кафе с Ричардом и обсуждала все мельчайшие детали, которых в картине было великое множество и которые были призваны помочь зрителю полностью перенестись в этот строящийся мир.
Ричард был доволен. Он поддерживал свой «русский самородок» как только мог, но Тихея, пусть и жила все это время на пределе своих возможностей и питалась одними энергетиками, глупее от этого не становилась. И замечала многое из того, что Ричард, наверное, не хотел ей показывать.
Первые два месяца вся съемочная группа, снимая одну «сказку», свято верила что попала в другую – в сказку этих двух человек. Но потом, когда через эти злосчастные восемь недель основная канва была готова, все вдруг начало меняться, и романтическая сказка стала превращаться в психологический триллер, но его главная героиня до последнего отказывалась верить в смену жанра. По истечение четырех месяцев люди смотрели на нее не с завистью, как прежде… а с жалостью. А Тихея так и продолжала тешить себя мыслью, что все не так плохо, что у Ричарда тоже много дел… Но если Буранова за четыре месяца на диете из шоколада и РэдБулла осунулась и посерела настолько, что только титанические усилия гримера превращали ее в цветущую женщину, то Ричард, будучи в свободном режиме, цвел всеми красками вполне самостоятельно. Он лишь изредка оставался теперь с Тихеей наедине, и все его попытки ее поддержать отдавали отныне невыносимой фальшью. Особенно – по ощущениям тех, кто окружал этих двоих.
Тихее удалось продержаться еще два месяца. Но за это время даже ее личная, придуманная сказка превратилась в персональный кошмар. Самоубеждение перестало срабатывать. Лгать себе было против всех ее установок. Она и без того слишком долго туманила собственный взор.
Нет здесь любви. Нет и никогда не было. Есть только использование. Есть «русская экзотика», в конце концов, наскучившая богачу.
Тихея уползла спать, забыв, что воскресенье, забыв, что в этот день, в это время все эти полгода она стабильно писала Ингвару в Москву… Но сегодня ей было не до смсок. Она бы не хотела ему врать, что все хорошо, но и не могла рассказывать обо всем в безликом цифровом тексте из ста с небольшим символов. Поэтому и не писала. В эту ночь, как и во многие предыдущие, она заснула тяжелым, не приносящим отдыха сном.
Утро было печальным, день – безрадостным, да еще и телефон оказался с утра забыт в съемной квартире… Не на что даже было отвлечься. Вечером по расписанию стояли съемки, но Тихее больше не нужно было прикладывать особых усилий и искать готическую музыку, чтобы сыграть уныние своей героини. Благодаря ее почти идеальной игре съемки закончились на час раньше запланированного, и Тихея, стаскивая с головы платок, поплелась к гримерному вагончику, когда ее окликнул кто-то из охраны.
-Тихея, тебя у дома курьер ждет.
…Конечно, Радмила была не в восторге от того, что ее лучший специалист по огранке и инкрустации укатил невесть куда, но прекрасно понимала, что съемки – вещь серьезная и, несмотря на договоренность, высылала курьера только раз в месяц, и не настаивала на неустойке, если Тихея не успела вовремя, что все равно было редкостью. Усталая Буранова только каким-то уголком сознания отметила, что в этот раз курьер прибыл почти на полторы недели раньше заявленного срока, но расстраиваться или переживать за незаконченное изделие сил у нее попросту не осталось. Пусть будет неустойка. С гонорара выплатит. И она покорно поползла к дому, в котором снимала нехитрую однушку.
Вот только у подъезда ее ждал совсем не курьер.
-Ингвар… - прошептала девушка срывающимся голосом, глядя на поднимающегося к ней навстречу мужчину. Он приветливо улыбался и совсем не изменился: те же темно-серые джинсы, заправленные в берцы, черная футболка, кожаная безрукавка, легкая небритость… и бесконечное тепло в таких вроде бы холодных серо-зеленых глазах. Кузнец закинул на плечо рюкзак и шагнул к опешившей Бурановой. От движения в поле зрения она более-менее встрепенулась и подошла гораздо ближе, чем предполагает беседа, даже коснулась его плеча, чтобы поверить, что он – реальный человек, а не навь какая-то. Под пальцами был хлопок футболки и теплое, живое плечо.
Тихея просияла.
-Как же я рада тебя видеть! – схватив его запястье, радостно воскликнула Тихея. – Ты как тут оказался?!
-На прошлой неделе ты написала как-то скомкано, вчера – вообще не прислала ни строчки, - спокойно говорил Ингвар, будто это само собой разумеющаяся причинно-следственная связь, и другого быть не может по умолчанию. Но его спокойствие было только внешним, чтобы Тихея не поняла, что он видит. А он видел все: эту боль в потускневших глазах с темными кругами, дрожь… видел, как ей плохо. Не без труда унимая желание пойти разбираться с низкого старта, Северянин продолжил: - Я забеспокоился и…
Ульфсен не успел договорить. Тихея вдруг бросилась вперед и повисла у него на шее. Руки Ингвара легли на ее спину и почувствовали характерное вздрагивание. Девушка беззвучно рыдала. Такого Северянин стерпеть уже не мог. Он подхватил Тихею на руки, позволив ей беспрепятственно уткнуться носом в его грудь, и занес в дом. Не обошлось без вредной любопытной старушки, на которую пришлось слегка гаркнуть, чтобы не лезла к людям, которым и без нотаций невесело. Кое-как Тихея показала квартиру, в которой остановилась, дала Ингвару ключи…
…Спустя пятнадцать минут Тихея все так же сидела на коленях Северянина и никак не могла успокоиться. Он ни о чем ее не спрашивал – только успокаивающе гладил по спине и волосам. В его понимании любой вопрос сейчас стал бы гвоздем в открытой ране, и Тихее от этого стало бы только хуже. И был прав. Тихея заговорила сама – для этого не потребовалось ровным счетом никаких уговоров или давления. Только немного времени. В руках Ингвара Тихея каким-то образом расслабилась и сама захотела говорить. С ним это оказалось так просто… Просто. Легко. Хорошо. Как давно из жизни Тихеи исчезли эти три слова! Хотя сейчас, когда она кратко рассказывала Северянину о событиях своей жизни, казалось, что времени прошло всего ничего. Какие-то полгода! Но по личным ощущениям, этот кошмар тянется целую вечность… Ее снова начали душить слезы, а Ингвар все слушал, не перебивая, гладил по волосам, и его лицо выглядело настолько доброжелательным и понимающим, что хотелось довериться ему во всем… Как он это делает? Как у него получается быть таким теплым, таким нужным, таким…
Закончив свой длинный монолог о том, как ей здесь живется, и что происходит с Ричардом, Тихея вспомнила слова Ингвара, сказанные им почти целый год назад: «Ничто не мешает мне любить тебя». Снова начав хлюпать носом, Тихея плотнее прижалась к Северянину, и он вдруг нежно, ласково заговорил:
-Ну-ну, Тихея, не плачь. Ну, хочешь, я ему в челюсть дам? Только не плачь.
-В челюсть? – удивленно моргнула Тихея.
-Или тебе больше нравится – в нос? – совершенно серьезно уточнил Ингвар и стопроцентно добился того, чего хотел: нервное напряжение немедленно переключило внимание и мысли Тихеи со страшной обиды на решение дилеммы: шутит он сейчас или нет? Причем в том, что Ульфсен способен прямо сейчас встать и пойти начищать одному конкретному американцу физиономию, Тихея нисколько не сомневалась. Девушка хлюпнула носом и подняла на него взгляд.
Какой же она была глупой… Поехать в Америку, глупо влюбиться в голливудского актера, разочароваться – и все это ради того, чтобы, наконец, понять, что он, Самый Важный Человек, всегда был рядом. Вот уже много лет он находится всего лишь на расстоянии вытянутой руки, показавшей ему знак «стоп» когда-то. А теперь он оказался гораздо ближе. Наконец-то. Тихея, вновь прижимаясь к нему, чуть слышно прошептала:
-Обними меня…
Ингвар послушно, по-братски обнял ее за плечи одной рукой, но Буранова поерзала на его коленях и недовольно проворчала:
-Не так.
Когда широкая ладонь мужчины переместилась на ее лопатку, а вторая – на талию, Тихея, наконец, почувствовала, что все встало на свои места. Стоило пройти через год боли, чтобы последний, определяющий настоящий смысл мозаики кусочек, наконец, нашел свое место.
На утро Ингвар улетел обратно в Москву, но в душе Бурановой теперь установилось благостное спокойствие. Она с новыми силами принялась за съемки, но теперь у нее была гораздо более мощная мотивация, чем прежде. Если раньше Тихее просто хотелось находиться рядом с Ричардом, то теперь ее неудержимо влекло в Москву, обратно, к Нему… На съемочной площадке почувствовали произошедшие в Бурановой перемены. Ощутил их и Ричард. Ощутил и испугался, что может потерять свой «русский самородок». Стронгхолд прикладывал все усилия, чтобы вновь увлечь Тихею собой: делал комплименты, устраивал романтические вечера, заваливал подарками… На комплименты Тихея реагировала как на нечто само собой разумеющееся, во время прогулки под луной или романтического ужина все разговоры переводила на тему их фильма, а подарки просто не принимала, придумывая всевозможные поводы. Но и упрекнуть девушку было попросту не в чем: она идеально выполняла свою работу, играла так, что брало за душу и долго не отпускало – вплоть до казусов, когда операторы забывали отключать камеры.
Вскоре материал был отснят. Началась обработка, но и здесь Тихея, которую Ричард отказался отпускать домой, гнала всех вперед, сама освоила монтаж, шокируя профессионалов где-то сама корректировала спецэффекты или терзала техников до тех пор, пока все не становилось идеально.
Ингвар выбирался к ней раз в месяц – чаще не разрешала сама Тихея, справедливо рассчитав, что в поезде он проведет больше трех четвертей времени от всех выходных. Ингвар, пусть и нехотя, но все же с ее логикой согласился, и раз в месяц летал к своей Ти. Съемочная группа начала замечать, что после какого-то одного события, происходящего раз в месяц с точностью швейцарских часов, Тихея всю последующую неделю сияет как начищенный самовар. Злые языки тут же начали намекать на женскую физиологию, но, поскольку сама Тихея на эти нападки завистников никак не реагировала, последним это в скором времени надоело. А Ричард внезапно осознал, что «русский самородок», подобно песку, постепенно просачивается меж пальцев, ускользая где-то в далекой неизвестности, в том чарующем тумане, что путается по утрам в еловых лапах. Все же русская душа так и осталась для американца непонятой…
Время летело. Тихея гнала коллег вперед, и вот однажды в последний раз устало откинулись в креслах операторы монтажа и разом выдохнули.
Все.
Это странное чувство – когда в душе возникает пустота после завершения грандиозной работы. Оно завладело всеми работниками, пусть люди и старались радостно поздравлять друг друга со своей победой. Даже Тихею это чувство не сумело миновать. Она сидела в кресле оператора, к которому давно прицепили ее фамилию, поджав под себя ноги и откинувшись на спинку, и смотрела на последнюю строчку замерших титров только что смонтированного фильма, а в душе разливалась пустота. Все. Все закончилось. Почти два года трудов на пределе возможностей – и вот. Все.
Когда операторы монтажа обернулись к Тихее – единственной, кого они приняли в свое негласное братство, - ее уже не было в кресле.
Пустоту мгновенно заполнил озорной северный ветер, поющий о том, как томительно было ожидание этого момента, о том, кто ждет ее, и как радостна будет эта встреча.
Не осталась она и на первый пробный просмотр получившейся картины. А к вечеру ее не было уже не только в расположении съемочной бригады Ричарда Стронгхолда, но и в Перми как таковой – девушка первым же самолетом возвращалась домой – туда, где ее ждал тот, кто помогал ей не сойти с ума за все эти долгие два года.
В аэропорту Москвы, стоя в объятиях Ингвара рядом с лентой выдачи багажа, Тихея, наконец, осознала, что все на своих местах. Она – на своем месте.
Премьера «Стези Яви» в России состоялась через три месяца, но Тихея проигнорировала приглашение на показ в один из ведущих кинотеатров Москвы, куда прибывали все участники этого смелого проекта: вместе с Ингваром они пошли в небольшой уютный кинотеатр рядом с домом.
Через месяц Тихея узнала, что Стив Хоупс, узнав о феноменальном успехе «Стези Яви» в России, ухитрился запретить ее показ в Штатах.
Ричард Стронгхолд, как доложила некоторое время спустя пресса, не выдержал этот удар и слег в больницу с инфарктом.
Зимой, под пение северного ветра, Тихея в графе «фамилия» стала писать «Ульфсен».
Ноябрь 2013 – октябрь 2014
© Copyright: Екатерина Шишкова, 2014
Свидетельство о публикации №214101601891
© Copyright: Екатерина Шишкова, 2014
Свидетельство о публикации №214101601891